История 16. Смелые и быстрые. Пожиратели устало брели вперед, на запах крови и яда.
Они уже давно ничего не ели, давно впали в оцепенение и сидели на полу полуразрушенного здания, обхватив себя когтистыми руками. В безнадежной попытке переждать, пережить то странное чувство, когда воля твоя принадлежит кому-то еще, а память предков исчезла, унеся с собой все то, ради чего ты прежде существовал…

А теперь вынужденная нора Пожирателей рассыпалась, и осколки ее насмерть придавили мелких падальщиков, которые раньше даже не осмелились бы поселиться рядом с рогатыми, слепыми исполинами.

Очнувшись от тяжелого сна, вырвавшись из-под крошащихся обломков, Пожиратели запрокинули к пустому небу безглазые лица, разинули две свои зубастые пасти. Вдохнули воздух, колкий и кусачий от наполнившей его пыли, сожалея о том, что сон их пока не стал вечным…

Но там, вдалеке, была пища. Была кровь, впитывающаяся в сухую землю, были тела, иссохшие и ослабевшие от голода, как и сами Пожиратели. И двое существ, пока еще живых, опутанных нерушимыми узами. Их лучше не трогать, с ними лучше не связываться. К ним лучше вообще не приближаться, а дать выполнить то, ради чего они пришли – во благо всех существ, во всех мирах!

Но выбора нет. То, что осталось в здании, и то, что жило в их телах – не терпело неповиновения. Оно велело идти вперед. И Пожиратели шли.

Что им еще оставалось?..
 

- Сейчас твой боец и его маленький приятель станут кормом для моих слуг, - голос гладко шуршал, словно перекатывая во рту каждое слово, наслаждаясь звучанием и смыслом. - Мальчик и собака уже почти умерли, а женщина осталась в городе. Жаль, что у меня нет крылатых рабов, красиво было бы скинуть ей на руки недоеденные остатки мужа…

- Тебе еще не надоели эти игры? – во втором голосе звучала бесконечная усталость, остающаяся после того, как заканчиваются последние слезы и силы. – Не надоело, что люди не могут тебе ничего противопоставить? Нечестная борьба…

- Как такое может надоесть? – голос искренне удивился вопросу. – Эти безнадежные порывы, самопожертвование во имя глупых идеалов и никчемных друзей… Да и что может быть прекраснее существа, погибшего за шаг до своей цели, за миг до победы? Вот этот мальчишка, Джонни. Каково умирать, зная, что почти добрался сюда? Чувствуя, как раны появляются на телах друзей, как они гибнут в пастях Пожирателей! Тебе не интересно?

- Нет, - собеседник стиснул зубы и отвернулся к стене, обхватив себя руками. Второй голос остро засмеялся.

Тени от его смеха закружились по комнате, а болезненная вибрация разошлась по зданию, заставляя уцелевших падальщиков и Карл биться в припадках, выцарапывая себе глаза, а Пожирателей – ускорить свои шаги по раскаленной земле…

И заставляя Джонни наконец-то разомкнуть пересохшие губы и спросить, глядя на существо, долгое время притворявшееся собакой:

- Так кто же ты?..
 

Мэтт закончил пересыпать боевые кристаллы в маленькие мешочки и вновь с нарастающей тревогой посмотрел на приближающихся Пожирателей – четкие фигуры на фоне светлой земли, ясно видимых даже в ночной тьме. Их когтистые лапы увязали в земле, сухой и сыпучей, но монстры подходили все ближе.

- Плохо, - сказал Томас. – Я не думал…

- Тоже заметил? – спросил Мэтт, указывая на крайнего Пожирателя. Только что монстр миновал труп подстреленного из винтовки Карлы, даже не обратив на него внимания. – Они сюда не есть идут, их послали за нами. Томас, послушай, - Мэтт понизил голос, - я хочу, чтобы ты ушел. Меня ты отсюда не вытащишь, а вот сам спасешься. Не надо умирать здесь, не…

- Иди к черту, - без каких-либо интонаций сказал Томас. – Я не уйду. – Увидел, что Мэтт что-то хочет возразить, и рявкнул, оскалившись: - Я сказал, иди к черту!

- Глупый, - устало шепнул Мэтт, пытаясь завязать последний мешочек пальцами, в которых уже чувствовалось жжение. Яд, от которого бойца уже перестали слушаться ноги, продолжал распространяться, словно медленно натягивая на тело горячее свинцовое одеяло, заснуть под которым так легко…

Если бы только демоны-Пожиратели не подходили все ближе, грозя сделать смерть не такой безболезненной. Да и глупый мальчишка, Пьющий Плоть, зачем-то включивший Мэтта в свою стаю, готовый защищать его, беспомощного, даже ценой своей жизни.

А ведь мог бы убежать, вернуться в город. И никто бы его не осудил…

«Кроме Джонни. И его самого».

Томас невольно вздохнул, глядя, с каким трудом Мэтт завязывает последний мешочек, как морщится от покалывания в пальцах. Но Пьющий Плоть не мог ему помочь – в мешочке были кристаллы, они бы сразу взорвались от близости иномирного существа.

Томас взъерошил кудрявые волосы, чувствуя, как с них сыпется мелкая пыль. Сделал вид, что предыдущего разговора не было, и непринужденно спросил, указывая на кристаллы:

- Ты так их разложил, чтобы взрыв был сильнее? И чтобы оглушить им Пожирателя?

- Да. Но я не смогу их добросить сейчас, сил не хватит. Я хотел разложить их по склону, как мины. Но, раз уж ты остаешься…

Мэтт поднял голову и серьезно посмотрел в лицо подростку. Томас какое-то время выдерживал его взгляд, потом понял смысл сказанного и ахнул:

- Но я-то тем более не смогу их кидать!

- Сможешь, - Мэтт запустил руку в сумку и нащупал что-то зазвеневшее. – Джонни давно придумал это, но у нас руки не доходили использовать. Он говорил, этим смогут пользоваться даже существа вроде тебя. Мне кажется, получится неплохо!

Томас принял из рук бойца новое оружие.

- А как этим пользоваться?

Мэтт показал. Томас хмыкнул:

- Это безумие! Но мне, - он потемнел глазами и по-звериному ухмыльнулся, - нравится.
 

Зверодактиль кружил над пустыней, угрожающе снижаясь, когда закладывал очередной вираж над Пожирателями. Они вытянулись в длинную шеренгу, и пыль поднималась от их шаркающих лап.

Зверодактиль топорщил гребни, когда слабый ветер доносил до него запах врагов – изможденных, усталых, голодных. И больных, безнадежно больных, чего пока не поняли, не почуяли бескрылые союзники.

Жесткая шерсть на загривке стояла дыбом. Крылатый зверь прежде не знал, что умеет так ненавидеть.

Болезнь, живущая в телах Пожирателей, была противна самой сути благородного существа, живущего небесной свободой и хранящего мудрость многих крылатых поколений. И Зверодактиль точно знал, что заразе, охватившей демонов, нет места ни в одном из миров!

Эта мерзость, эта болезнь, она все уничтожит, если позволить ей выжить! Она выберется из пустыни вместе с умирающими Пожирателями, и тела их расклюют бездумные Коршуны, разнося заразу повсюду в своих легких крылатых телах…

…Когда враг понял, что ему нужна армия, он призвал в свою пустыню могучих Пожирателей. Сломил их волю, лишил сил к сопротивлению и поразил тела болезнью, чтобы она выросла и окрепла.

Но врагу пришлось поторопиться, и болезнь не успела достичь своего пика.

И племя каннибалов, прошедшее через весь город на зов своего Бога, встретило в конце своего пути выгнанного им навстречу Пожирателя, зараза в крови которого еще не была готова. Каннибалам пришлось неделями истязать себя, чтобы слабый паразит смог проникнуть в чужое тело и укрепиться в нем.

Но теперь болезнь наконец-то набралась силы. Она готова была проникнуть в любое тело… нет, в каждое тело на своем пути! И начать триумфальное шествие по городу, чтобы подготовить его так, как следует.

Чтобы жалкий маленький мир достойно встретил пробуждение единственного уцелевшего Бога – и свое полное уничтожение.

…Зверодактиль забил крыльями и зло закричал, глядя на Пожирателей, в телах которых сухо шевелила ворсинками ядовитая плесень. Шестеро монстров – вестников конца этого мира – шли вперед, чтобы сперва уничтожить бескрылых союзников, а затем вывести ужасную болезнь в проклятый город.

Нельзя этого допустить!

Зверодактиль сложил крылья и спикировал на крайнего Пожирателя, не думая о том, что врагов больше, что бескрылые союзники слабы, а младший сородич не успеет прилететь на помощь.

Крылатый монстр вступил в бой, зная, что не смеет проиграть.
 

Пожиратель, сбитый с ног весом рухнувшего с неба существа, покатился по земле в клубах пыли. Чужие зубы впивались ему в слепое лицо, а острые когти вонзались в грудь, вспарывая и разрывая.

Пожиратель попытался вырваться, полоснуть когтями в ответ, но сильные крылья били по лапам, снова и снова прижимая их к земле. Все, что смог сделать монстр – это разинуть обе зубастые пасти и закричать от боли, выдыхая споры болезни прямо в оскаленную морду врага.

Но Зверодактиль лишь вогнал свои когти глубже в иссохшую плоть. Крылатое существо откуда-то знало, что жуткая болезнь не сможет поработить его.

Знало, что Пастырь рядом, и он защищает.

Остальные Пожиратели безразлично прошли мимо своего гибнущего в чужих когтях собрата, и лишь один из них остановился, принюхался и замахнулся лапой, собираясь одним ударом переломить беззащитный хребет Зверодактиля…

И отшатнулся, почувствовав чужие зубы, вонзающиеся в руку и морду. Укусы были неглубокие, но ощутимые, и их было все больше! Пожиратель замахал лапами, чтобы сбить неведомого зверя, закружился на месте. Не понимая, что укусы прилетают издалека.

И что это вовсе не укусы.

Пистолет-пулемет часто рявкал в руках Мэтта, одну за другой выплевывая пули, чтобы отогнать чудище от сражающегося Зверодактиля.

Другие Пожиратели подошли к склону холма и неуверенно затоптались на месте, чувствуя, как рыхлая в этом месте земля проваливается под их тяжестью. Монстры задумались, как подняться к своей цели, огрызающейся укусами издалека.

А Томас в облаке пыли сбежал вниз по склону, огибая Пожирателей и привлекая их к себе криком. Монстры повернулись к новой цели, оскалившись.

Пьющий Плоть ахнул, разглядев своего врага. Пожиратели были покрыты плесенью, как и напавшие прежде на Штаб Сопротивления каннибалы! И плесень эта пробивалась сквозь толстую кожу, толстым слоем росла на горбатых спинах, угрожающе шевелясь и лишая Томаса возможности ударить врага когтями.

Как хорошо, что у него уже было оружие!

Пьющий Плоть показал зубы в злорадном подобии улыбки и крутанул свое «оружие».

Мешочек, закрепленный на длинной цепочке, позволяющей Томасу не соприкасаться с кристаллами, описывал в воздухе угрожающие круги. Быстрее. И быстрее.

Томас оскалился еще сильнее и двинулся вперед. Из темных губ вырвалось низкое рычание, а острый гребень выдвинулся чуть дальше из худой спины. Подросток взрослел прямо сейчас, в бою, обретая новые силы.

Пожиратели удивленно попятились, наклонив рогатые головы. Эта мелочь - один из рогатых и быстрых – совсем их не боялась. Более того, всем своим поведением показывала, что это им стоит бояться!

И почему-то Пожиратели чувствовали этот страх. Чувствовали его, слыша плавные шаги Томаса, теснящего их прочь от холма. Чувствовали, видя прочные нити, связывающие его со многими существами вокруг – на холме, в здании, в городе. Даже со Зверодактилем, полосующим когтями Пожирателя, уже прекратившего сопротивляться.

Пьющий Плоть защищал свою стаю, и он готов был умереть ради нее.

Томас закричал и прыгнул вперед. Мешочек с кристаллами ударил в морду ближайшего Пожирателя, и ночь осветилась огненным всполохом. Пьющий Плоть закружился, раскручивая второй мешочек и уворачиваясь от первого, горящего, оставляющего за собой клубы дыма.

Оглушенный Пожиратель взревел, закрывая огромной лапой обожженное лицо. Но второй снаряд Томаса ударил его в грудь, взрываясь. Ожог раскрылся на серой коже, как черный цветок, и плесень тут же вытянула из него свои нити, выпивая всю льющуюся кровь и лишая своего носителя остатков сил.

Пожиратель покачнулся от внезапной слабости, колени его подогнулись…

- Томас, в сторону! – внезапный крик заставил Пьющего Плоть резко обернуться. Он успел увидеть, как вниз по склону катится граната, и тут же метнулся прочь, увернувшись от лапы одного Пожирателя и стремительного броска другого.

Взрыв за спиной превратив прыжок в кувырок, Томас успел отбросить свое горящее оружие прочь, иначе напоролся бы на него, катясь по земле.

Пожиратели заревели, оглушенные взрывом и болью от осколков кристаллов, впившихся в их слепые лица. Встретив такой отпор в обычной ситуации, они бы отступили. Не стоит столь зубастая дичь этих жертв, слишком сильна боль от ожогов и страх перед укусами, прилетающими издалека.

Но то, что поселилось в их телах, отступать не собиралось. Оно должно было выполнить приказ своего хозяина, и тогда, может быть, однажды… он создаст своему слуге настоящее тело.

Теперь уже паразит вступил в игру. Он не чувствовал боли Пожирателей, не знал, что такое страх перед маленьким, но отважным.

…Один из монстров метнулся вперед и схватил оглушенного Томаса за ногу, вздернул в воздух, не обращая внимания на пули, впивающиеся в покрытую плесенью спину.

И замахнулся, чтобы одним ударом когтистой лапы покончить со смелым, рогатым и быстрым…
 

- Я расскажу тебе, кто я, - сказал Мелкий. – Слушай внимательно, времени мало.

История 17. Мир Пастыря

Джонни протянул руку и коснулся теплой шерсти, завороженный странным светом в собачьих глазах. В следующий миг сияние вокруг стало нестерпимым, а чья-то невидимая ладонь легла на лицо мальчика и мягко толкнула, опрокидывая.

Сознание Джонни рассыпалось, как песок из бессильно разжавшихся пальцев, и он увидел...

...Увидел мир, залитый слишком жарким солнцем. Лучи его плясали и отражались в прозрачных кристаллах, собранных в огромные скалы, неживые на вид, но выдвигающиеся из холодного песка по утрам, чтобы найти и впитать новый рассвет...

Джонни увидел реки, текущие через пустыни, алые берега и существ, живущих в норах, вырытых в сухом и темном иле. Некоторые из них жили поодиночке, тщательно охраняя свою территорию, другие селились стаями, третьи — рыскали вдоль берега, разоряя чужие норы и воруя припасенную еду.

Все они не отходили далеко от воды, все боялись неба и существ в нем, что строят гнезда в пустынных кристаллах, слишком старых, чтобы уходить по ночам под землю.

...Раз в несколько сотен лет реки исчезали, оставив после себя каменеющие под солнцем русла. Вскоре они становились каньонами, и жили в них только падальщики, выколупывающие из ила сохранившиеся в нем остатки живого.

А остальные обитатели когда-то плодородных земель собирались у иссохшего русла. Они ждали, мирно и безмолвно, и хищники лежали на высыхающем иле рядом со своей прежней добычей, вместе слушая, как из пустыни к ним движется песок. Он готовился занять свое законное место, лишь на время отвоеванное рекой.

А существа ждали того, кто спасет их от пустыни. И всегда, всегда дожидались.

Он мог выглядеть по-разному.

Мог быть рогатым и быстрым — или массивным и слепым, но с десятью рогами. Мог расправить огромные крылья на фоне заката, окрасив солнечный свет в алое и сосудистое. Мог сгорбленной тенью падальщика пробежать мимо, неслышно и незаметно, и только зов его, тянущий за собой каждую живую душу, помогал узнать Пастыря в любом из выбранных обликов. И последовать за ним.

Путь мог длиться многие дни и ночи, пока вслед за проводником не выводил к реке, уже пробившей себе небольшое русло в песке. И даже укрепившей его красным илом, в котором уже совсем скоро можно будет вырыть новые норы!

...Проследив за тем, чтобы никто не заблудился в пустыне, Пастырь взлетал на одну из распустившихся навстречу солнцу скал и смотрел, как река набирает силы.

Существа разбредались по ее берегам, выбирая места получше, чтобы вырыть хорошие норы для гнезд и посадок съедобных грибов. Некоторые делали норы для засад на других, а некоторые превращали свой будущий дом в панцирь, больно кусающий того, кто приблизится.

Все выживали, как могли — и была в этом какая-то странная гармония, тонкая грань между жизнью и угасанием, какая и бывает в прокаленной солнцем пустыне. Жизнь на полоске влажной земли, на берегу реки, несущей осколки кристаллов, ранящие лапы ступивших в воду... она была удивительно хороша.

Над рекой несся смех рогатых и быстрых, пляшущих вокруг новой общей норы. Вдалеке, в сердце пустыни, крылатый зверь выводил свою песню. Танцующие на берегу передразнивали его задорным улюлюканьем — и прятались, едва увидев в небе заинтересованную этими звуками тень.

Существа праздновали очередную победу над смертью — и бог улыбался, глядя с высокой скалы за их причудливым танцем.

Многие собратья Пастыря называли себя правителями этого мира, хранителями его Врат и защитниками от любого зла. Боги эти жили в далеких краях, лишь изредка пролетая над доверенным им миром, творя чудеса для всех, кого встречали на своем пути.

И лишь Пастырь считал себя слугой, а не правителем. Чудеса его были порой малы — вывести к реке заплутавшего в пустыне, отогнать падальщиков от старика, отбившегося от стаи, задеть крылом играющего на мелководье ребенка, подарив ему тайное знание и новые мысли.

За эти маленькие чудеса боги часто дразнили его «мелким».
 

Пыль скрипела на стиснутых зубах, ноги ударяли в рыхлую землю — Аннет бежала вперед, забыв об усталости и ноющих мышцах.

Черные глаза Пьющей Плоть смотрели вперед, почти ничего не видя. Не зрение вело девушку вперед, а нечто иное — нить, на которую ее сердце нанизано с того дня, как она услышала голос Мэтта.

Она чувствовала, что нужна ему.

Лишь на секунду Аннет замедлила свой бег, когда увидела выступившее из темноты завораживающее зрелище — полуразрушенное здание в руках Демона-Бога. Но тут же рыкнула, мотнув головой, и вновь ускорилась.

Темнота поспешно пятилась, пропуская бегущую девушку, и вот уже сквозь нее прорываются звуки схватки.

Аннет взбежала вверх по холму и увидела поле боя, Зверодактиля, кружащего над ним…

Пятеро Пожирателей с хрустом давили ногами трупы падальщиков и спотыкались о распростертое тело своего собрата, неуклюже и злобно отмахиваясь от частых выстрелов с холма.

Один из монстров держал в воздухе Томаса, готовясь ударить по нему когтистой лапой, чтобы вспороть беспомощно вздымающийся живот. А потом все пятеро двинутся к холму, к Мэтту, от которого пахнет болезнью и ранами, который не сможет защищаться...

Аннет не пришлось даже задумываться — тело действовало само, вспомнив, как Пьющие Плоть, объединившись, отгоняли Пожирателей от своих поселений много веков назад. И пусть сейчас все наоборот, пусть Пожирателей пятеро, а она — одна...

Она не может проиграть!

В три прыжка преодолев спуск с холма, Аннет оказалась лицом к лицу с врагами, слепо обернувшимися на новый звук. Это было рычание, исходящее из самой темной глубины горла, где у женщин всех миров живет ярость матери, готовой защитить свое дитя.

Пожиратели замешкались, пока паразит в их телах осознавал появление нового врага. Аннет тут же этим воспользовалась. Нырнула под руку одного из монстров, увернулась от удара другого, покатилась под ноги третьего... и оказалась в одном прыжке от Пожирателя, держащего Томаса!

Успела!

Удар. С сухим треском рука монстра переломилась и отлетела в сторону, рассыпая ядовитые споры, неспособные причинить вред той, что пришла из темноты, чтобы помочь своим близким.

Пожиратель взревел, разинув обе пасти, когда плесень вытянула нити из раны, поглощая свежую кровь и вновь обжигая болью своего носителя.

Аннет вновь ударила когтями, и уцелевшая рука воющего Пожирателя разжалась, а Томас покатился по земле, оставляя на ней кровавые следы от ран на боках, разорванных когтями чудовища...

Раненый Пожиратель взмахнул оставшейся лапой, пытаясь задеть Аннет, но девушка поднырнула под него и вновь ударила, выискивая уязвимое место в поросшей плесенью броне. Монстр взревел, когда сухожилие на его ноге оборвалось под чужими когтями.

Туша Пожирателя рухнула на землю, подняв песок в воздух и на миг заслонив Пьющую Плоть, едва успевшую выскользнуть из-под многотонного монстра.

Вынырнув из тучи пыли, девушка оскалилась и выпустила когти из обожженных кислотными нитями пальцев. Сейчас кожа Аннет была темно-алой, волосы жесткой гривой топорщились во все стороны, а глаза горели зло и ярко на лице, еще совсем недавно казавшемся красивым и нежным.

...Но для Мэтта в этот момент во всем мире не было существа прекраснее, чем его любимая жена.
 

Мирному существованию Пастыря оставалось длиться считанные дни. Он чувствовал это в воздухе, набухшем и потемневшем в предвкушении беды. Слышал в мыслях израненных существ, бредущих через пустыню от далеких гор.

Что именно там творилось? Пастырь не знал. Только слухи приходили странные и недобрые.

Будто бы один из богов, что правят миром, сидя на каменных тронах, изменился.

Сбежавшие из тех мест рогатые и быстрые делились с собратьями рассказами о том, как этот бог убивал и мучил своих подданных, наслаждаясь и напитываясь их болью. Как реки пересыхали от его дыхания, а черный туман заслонял солнце там, где бог, потемневший сутью, раскрывал свои зазубренные крылья.

Пастырю не нравились эти слухи. Он нашептал жителям берегов укрепить свои норы, а лучше перебраться подальше от гор, к истоку реки, где в кристальных лесах можно будет укрыться от войны и бури.

А сам бог остался, в обличии крылатого и хищного подлетая к границе тумана и пытаясь дозваться до собрата, с которым творилось что-то очень плохое. Почему он так изменился? Почему боль и бессилие слабых существ начали так его привлекать?

Пастырь страдал, глядя, как потемневший собрат его играет в очень странные игры. Как нравилось ему отобрать и убить ребенка на глазах у матери! Или заставить рогатую и быструю смотреть, как тело ее любимого рассыпается в пыль, бесследно мешаясь с песком пустыни...

Пастырь больше не мог просто смотреть на это. В самом своем быстроногом обличье он помчался к скалам, где на тронах своих сидели, замерев в долгой дреме, другие боги. Они должны были помочь, остановить обезумевшего собрата!

...Камни хрустели под ногами юного Пьющего Плоть, с удивительно тонким и встревоженным лицом — и глазами бога, сияющими в полумраке пещеры. Они уже должны были осветить троны и существ, сидящих в них.

Но в пещере не было ничего. Лишь обломки драгоценных кристаллов, валяющиеся на полу, да пятна плесени, странно вздрагивающей, когда на нее падал свет. Пастырь больше не чувствовал присутствия своих собратьев — лишь зло, набирающее силу под черным туманом.

Зло, которое нужно было остановить.
 

Аннет вновь поднырнула под лапу Пожирателя, целясь когтями в уязвимую подмышку. Ее руки горели — плесень, покрывающая кожу чудовищ, обжигала кислотой того, кто пытался ранить ценного носителя. Но Аннет не чувствовала боли.

По крайней мере, своей.

На холме был Мэтт, и струна, связывающая Пьющую Плоть с ее возлюбленным, дрожала, болезненно дергая девушку за самое сердце.

Она чувствовала, как ноги бойца не слушаются его, как пальцы отказываются жать на курок — вот уже и выстрелы прекратились, ведь оружие не перезарядить! И боль, сильная боль, поднимающаяся по позвоночнику, не дающая вдохнуть полной грудью, поднять голову, чтобы вновь увидеть любимую — возможно, в последний раз...

Аннет вновь зарычала, припав к земле и в ярости своей не давая четверым Пожирателям сделать и шагу вперед, к прежде так больно кусающей издалека цели. А женщина видела темные круги, плывущие перед глазами мужа, и взмахи ее когтей были все отчаяннее.

Куда бы ни направлялся ее муж, Аннет собиралась его там встретить.

Позади Пожирателей Томас нащупал в пыли свое оружие — мешочки с кристаллами, подвешенные на цепочках. Выпрямившись и тихо застонав от боли в израненных боках, подросток задумался, как привлечь к себе внимание хотя бы одного монстра, чтобы облегчить бой Аннет.

Но чьи-то острые когти впились в его плечи, земля нырнула вниз, а крик застрял в горле, вбитый назад ветром.

Легко, словно человек, переставляющий шахматную фигурку с клетки на клетку, Зверодактиль перенес Томаса, сбросив его рядом с Аннет, прямо перед мордой не успевшего ничего сообразить Пожирателя.

Не успев отдышаться и опомниться от испуга, Томас замахнулся своим оружием. Взрывчатый мешочек бесследно пропал в огненной вспышке, кроваво расплескав голову монстра.

Другой Пожиратель завопил, когда в рога его вцепились когти, а удары крыльев Зверодактиля поволокли полуоглушенного врага вниз по склону. Все, что оставалось монстру — это загонять когти в крылатое существо, неуязвимое в своей ярости.

Оно защищал своих рогатых союзников — и Мэтта, медленно умирающего на вершине холма.
 

Пастырь бежал по пустыне, не находя себе ни места, ни облика. Рога, гребни, чешуя и гладкая кожа, крылья и многие лапы — все это лишь на миг появлялось в дрожащем мареве, вместе с ветром пытаясь скрыться в сердце пустыни. Сбежать, чтобы не слышать криков ужаса и звуков, с которыми огромные руки выворачивали из земли живые кристаллы, стирая их в песок.

Пустынные существа, похожие на смутные тени, питающиеся пылью, а некоторые — случайными путниками, мчались наравне с Пастырем, заглядывая ему в глаза, задавая тысячу безмолвных вопросов, на которые бог и сам не знал ответа.

Позади рушился прежний мир, а обезумевший, потемневший сутью собрат Пастыря смеялся, глядя, как выпущенные им чудовища разрушают то, что веками жило и росло под солнцем.

Бегущий в пустыне Пастырь вспоминал последний разговор с собратом — темной дымкой со странными мыслями, шепчущей о чем-то непостижимом, горьком и страшном.

— Тебе не понять, мой мелкий и глупый собрат. Ты никогда не сможешь переступить ту грань, что я нашел и преодолел. Знаешь, что это мне дало? Силу.

— Ты используешь ее, чтобы разрушить то, что мы создали! Это непра...

— Нет, что ты. Это разрушение дает мне мою мощь. Скажи, сколько времени и сил уходит на то, чтобы вырос один пустынный кристалл? Представь, что я сотру его в порошок. А ведь я сотру. И эта сила станет моей! А детеныш? Такой нежный. Сколько в нем надежд, возможностей. Сколько усилий уходит на то, чтобы его родить! А я убиваю его...

— Брат, послушай, так нельзя. То, что ты получаешь, разрушая, уничтожить и тебя самого. В кого ты превращаешься? Я тебя уже с трудом узнаю. Ты ведь помнишь, мы были дарованы этому миру, чтобы...

— Это мир был дарован нам! Для нашей жизни, наших игр, преумножения наших сил! Не моя вина, что ты и наши... бывшие собратья считали иначе. А я буду играть. Я буду наслаждаться тем, что делаю. А когда мир разрушится — я найду другой, в котором будет так же интересно.

…Пастырь ускорил бег, разогнав новую стайку пустынных призраков, кинувшихся к нему за успокоением — о великий, скажи, звуки вдалеке не значат ничего плохого? Но бог не хотел им врать. То, что творилось за его спиной, значило только одно — мир рушится, как хрупкий кристалл в руках злого детеныша.

— …Я не стал тебя убивать, потому что ты слаб. Ты мелок и жалок. Играть с тобой — неинтересно. А вот увидеть твои мучения, когда все, чем ты дорожил, превратится в пыль под моими ногами... Или мне лучше не торопиться? — Черный туман запульсировал, существо, за ним скрывающееся, заурчало от удовольствия. — Может, мне позвать друзей? Я нашел один маленький, разрушенный мир неподалеку от нас. Его обитатели там уже достаточно развлеклись. Ни единого целого камешка, только пыль и обломки лун в небе. Уверен, теперь эти создания согласятся сыграть со мной — и всем этим миром.

— Брат, прошу, не делай этого, — взмолился Пастырь, как никогда сожалея о своей слабости. — Это наш мир, мы защищали его столько времени! Если ты устал, если хочешь уйти — уходи. Но не разрушай то, что мы создали. Мы, все вместе! И ты тоже...

— Именно. Все мы, боги, владеем этим миром. Но сейчас владельцев только двое — ты и я. — Существо в тумане остро улыбнулось, и Пастырь вздрогнул, поняв, к чему оно клонит. — Значит, только ты можешь остановить меня. Если ты хочешь помешать, если не побоишься выступить против меня и моих друзей — ты спасешь свой мир. Что скажешь? Хочешь умереть героем?

Нет, Пастырь не хотел. Он не мог вступить в безнадежный бой, зная, что смерть его оставит целый мир на растерзание странным играм отступника и его «друзьям».

Пастырь не забыл о тех, кого нужно было защитить. Он собрал всех, до кого дотянулся зов, и отвел их в убежище, за одну ночь сотворенное из нескольких сросшихся пустынных кристаллов.

Пастырь вовсе не сдался. У него была тайна, и звалась она знанием. Сейчас, когда за его спиной Демоны-Боги, огромные и яростные, крушили новый для них мир... Пастырь продолжал верить, что не ошибается.

Ведь миры — живые, а все живое само умеет бороться с болезнью внутри себя.

История 18. Горечь

Аннет вскрикнула и покатилась по склону, отброшенная ударом когтистой лапы. Кровь хлестала из разорванного бока на сухую землю, пыль забивалась в рану…

Девушка с трудом поднялась, кашляя и зажимая располосованный бок.

В метре от нее лежал Зверодактиль. Когти мертвого Пожирателя глубоко вонзились в его грудь, сомкнувшись на уже не бьющемся сердце.

…Застывшие глаза крылатого существа смотрели печально и мудро. В здании, скрытом в исполинских ладонях, птенец спрятал голову под изорванное крыло, горюя.

Аннет мчалась по склону, торопясь вновь вступить в бой, несмотря на боль в ране. Томас не справится в одиночку!

Девушке осталось пробежать совсем немного, когда из-за покрытых плесенью спин Пожирателей донесся крик, тонкий и страшный. И звук, с которым когти входят в податливое тело, разрывая и кромсая.

Аннет зарычала, слыша отголоски чужой боли. Опоздала!

Злость и беспомощность влили новые силы в усталые мышцы. Пьющая Плоть взвилась в яростном прыжке - стройный силуэт на фоне темного неба, горящие глаза, острые когти.

С глухим туком Аннет приземлилась на покрытый плесенью загривок ближайшего Пожирателя, замахнулась. Не обращая внимания на плесневые нити, обжигающие лодыжки и руки, девушка вогнала когти в щель в панцире на шее врага. Глубже, еще глубже – суметь достать до мозга…

Удар! И Аннет вновь катится по земле, а второй Пожиратель неторопливо шагает следом, пока собрат его оседает на землю, подергиваясь, как сломанная марионетка.

Последний из шести монстров замахнулся, чтобы покончить с рогатой и быстрой во славу своего повелителя.

Больше никто не сможет ему помешать.
 

…Гниющая трава чавкала под ногами. Мэтт вновь поскользнулся и упал, испачкав руки в склизкой грязи, черной, как туман, что ласково вьется вокруг, нашептывая странные и злые истории.

Вокруг были и другие люди, шагали слепо и бездумно в тумане, что крал их память и слизывал слезы с бледных щек. Он питался ими, питался их болью – всем, что осталось у людей, не знающих даже, о чем горюют…

Но не только люди были здесь. Рогатые и столь же усталые шли мимо и плакали о том, чего не помнили. Где-то вдалеке бессильно раскрывались опутанные туманом крылья, а обладатель их выл, тоскливо и безнадежно, мечтая о забытом полете и свободе.

Мэтту показалось, что рядом прошло что-то огромное, пахнущее зверем, всколыхнув туман и шагами растревожив зыбкую землю.

«Пожиратель», - подумал боец и остановился на секунду, пытаясь понять, откуда пришла эта мысль. Почему ему захотелось назвать то чудовище именно так? С этим что-то связано?

Что-то, что нужно вспомнить?..

Мэтт запустил пальцы в короткие волосы, замотал головой, глядя вперед полубезумными глазами. Потом резко выпрямился, застонав от боли, пришедшей откуда-то издалека, где не все дела еще были закончены.

«Пожиратель, конечно же! Я помню, как впервые его увидел».

- Эта тварь, - сказал Мэтт спокойно и ясно, и туман не смог выпить его голос, – пыталась убить Аннет в первый день вторжения.

Туман, услышав его голос, заволновался и сгустился, черными щупальцами потянулся к человеку, пытаясь заткнуть, подавить, поглотить! Но Мэтт только сильнее стиснул кулаки, не обращая внимания на воздух, наполнившийся горечью и злобой, нечеловеческой злобой…

Он говорил, почти выкрикивал, с силой вырывая те образы из памяти:

- Я думал, что это женщина в беде, решил помочь, бросился туда и с голыми руками – на Пожирателя! Я чуть не умер, но Аннет меня вытащила. Только потом я узнал, что она – не человек. Но это было не важно! В тот день, - его голос дрогнул, - я поклялся, что буду с ней всегда! Всегда, когда ей понадобится моя защита.

Туман взревел и ринулся к Мэтту, но боец уже исчезал, и боль вновь накрыла его свинцовым одеялом, а Пожиратель рычал не только в воспоминаниях – вот здесь, рядом, в низу холма!

Последним, что успел увидеть Мэтт в месте, откуда вырвался, был черный туман, соткавшийся в невысокую фигуру. Она источала тот туман, она и была им!

У нее было юное и красивое лицо – и взгляд, полный бесконечной ненависти.
 

Мэтт окунулся в боль, как пловец – в ледяную воду, и забился в ней, впиваясь пальцами в серую пыль, пробивая жесткому воздуху путь в легкие. Удержаться. Не уйти обратно – туда, где черный туман и его хозяин ждут того, кто сдастся.

Нет уж!

Боец с глухим рыком извернулся, пополз вперед, волоча за собой онемевшие ноги. По подбородку текла кровь из намертво закушенной губы – ну и пусть, это уже не важно! Аннет, там, внизу – Аннет…

Сумка, рука не дотягивается до ремня, утопает в сухой земле, беспомощно шарит, нащупывает. Согнуть, подтянуть - смотри. Вот то, что ты ищешь. Бери.

Помнишь, как Мастер Кристаллов говорил об этой вещи? Она не готова, небезопасна, недоработана. Но разве это имеет значение, когда сердце горит, из последних сил сопротивляясь яду, а пальцы не слушаются, не поддевают новое оружие – а как стрелять?..

Не важно! Схватил.

Мэтт утопал в пыли, падая в нее лицом, откашливаясь и все равно – двигаясь вперед, нет, уже вниз, вниз по склону. И рык Пожирателей был все ближе, и Томас кричал – отважный, глупый мальчишка, и что ты забыл в этом чертовом месте? Не сбежал, не спасся. Но помог, да – помог, и благодаря тебе Аннет все еще жива.

«Если ты выживешь – спасибо. Если я выживу… нет, едва ли».

Достаточно близко. Теперь – можно стрелять.

Мэтт содрогнулся, увидев, как Томас закричал, насквозь пронзенный чужими когтями. Как скорчился, руками пытаясь остановить кровь – а Аннет бросилась на врага, безумно красивая, смелая.

Любимая.

«Я поклялся тебя защитить».

Пальцы не слушались, не давали нажать на курок. Но Мэтт все равно целился, всей душой надеясь, что успеет выстрелить.

И вот уже Пожиратель замахнулся, а Аннет беспомощно ощерилась навстречу когтистой лапе… А Мэтт укусил себя за губу так сильно, что пальцы дернулись от боли и… послушались хозяина.

Оружие, переделанное из ракетницы, выстрелило.

Крупный кристалл, разрывая воздух, успел блеснуть рассыпающимися гранями, прежде чем впиться в лапу Пожирателя. И раскрыться в огненно-кровавой вспышке, отбросить чудовище прочь от Аннет.

Пожиратель взмахнул уцелевшей лапой, взревев на два голоса: глубокий и звериный – самого монстра, и тонкий, отчаянный – паразита, живущего в его теле. Боль почувствовали они оба.

Пожиратель повернул рогатую голову в сторону Мэтта и зло оскалился. Кровь и кислота паразита закапали на землю из двух чудовищных ртов, когда монстр повернулся обратно к Аннет…

Боец выстрелил снова, и голова Пожирателя исчезла в огненной вспышке.

А ракетница в руках Мэтта взорвалась, оторвав ему пальцы.
 

Аннет поднялась, застонав от боли – своей и Мэтта. Она хотела взбежать по склону, к любимому, что лежит там, так близко! И ему нужна помощь, целебные чары…

Но нельзя. Надо помочь Томасу, его раны страшнее. Нельзя оставить его умирать, надо что-то сделать…

Только бы хватило на это сил!

Аннет, хромая и перешагивая через раскинутые руки мертвых Пожирателей и полузасыпанные землей трупы падальщиков, подошла к Томасу. Упала рядом с ним на колени, сдерживая слезы. О боги…

Рана была ужасной. Острые когти Пожирателя наискось перечеркнули живот и грудь подростка, и кровь… она уже почти не текла. Но Томас был жив, и дыры в его груди влажно клокотали, словно тоже пытаясь дышать вместе с мальчишкой.

Самая страшная рана почти сливалась с лишенным кожи телом. Только влажный блеск вокруг нее и темные следы на песке выдавали, сколько крови потерял подросток.

Но он сумел дождаться помощи, не умереть вот так, в чужом мире, в одиночестве, под звуки безнадежной схватки. Сумел…

Черные глаза Томаса были широко раскрыты, смотрели на Аннет внимательно и ясно, словно чего-то ожидая. Девушка сглотнула и положила ладони на рану, готовясь вливать в нее свою жизнь. Лечить!

Но окровавленная рука накрыла ее пальцы, отводя их в стороны.

Томас скривил губы в подобии беспомощной улыбки. Лишенное кожи, бледное лицо казалось усталым и каким-то очень спокойным. Потрескавшиеся губы дрогнули, беззвучно произнеся всего одно слово.

«Мэтт».

Секунду Аннет смотрела в глаза Томасу, а затем резко прижалась щекой к ладони Томаса, шепча горячо и быстро:

- Спасибо тебе! Я не смогу без него жить, не смогу…

«Иди», - подумал Томас, глядя на Аннет, ее заплаканное лицо, раны на спине и боках. И, словно услышав его мысли, девушка поднялась, беспомощно глядя на подростка, словно ожидая, что он передумает. Что захочет жить.

Но Томас отвернулся, коснувшись щекой земли, влажной и липкой от крови. Услышав неровные, отдаляющиеся шаги, он вновь сумел улыбнуться, по-взрослому горько.

Томас полюбил Аннет очень давно.

С того момента, как она пришла в приют, где сироты вроде Томаса жили, если их не брали в новую семью. В то утро солнце путалось в темных волосах, а ее суть, хищная и прекрасная, на долю секунды мелькнула в тонкой улыбке…

В тот день Томас полюбил Аннет. И возненавидел Мэтта, того, кто посмел связать ее душу со своей, навеки.

Но она любит этого глупого человека. Это за ним Аннет пробежала полгорода, ради него вступила в безнадежный бой. И если теперь, спасая Томаса, она лишится своих последних сил, так необходимых для лечения Мэтта…

То будет несчастлива всю свою жизнь.

Печально улыбнувшись, Томас закрыл глаза, позволяя черному туману налететь и навсегда забрать воспоминания о несбывшемся и дорогом...
 

Карандаш шершаво скользил по бумаге, красная линия тянулась за ним, пытаясь передать то ощущение – текучесть и вязкость, река с алыми берегами, протянувшаяся сквозь пустыню…

Другой карандаш, черный, промчался по листу, вырисовывая силуэт, сломал грифель, споткнувшись о второй рог. Ничего, будет сломанный. Эти существа живут вдоль реки, роют норы, водят хороводы, поют…

Нарисовать и других, больших и громоздких – у них две пасти и нет глаз. Один из них старый, с бородой, и его атакуют мелкие, серые создания - это местные падальщики, трусливые и гадкие.

Но их не любит вон та галочка – наточить карандаш, раскрыть галочке кожистые крылья! Это большой хищный зверь, он охотится на тех, серых! А гнезда вьет в кристаллах, они видны в пустыне – вон, в верхнем левом углу.

Синеглазый мальчик откинулся на спинку стула и улыбнулся, любуясь рисунком.

Какой странный мир пришел сегодня во сне! Лизнул ладонь, как собака, подставил голову для поглаживания – я хороший, не бойся меня. Можешь нарисовать. Может сочинить стишок. Помни меня, не забывай!

- Я не забуду, - шепнул мальчик, глядя на свой рисунок - красно-синяя лента реки, ряд нор в ее берегах, и повсюду существа. Такие разные и странные…

Мальчишка подскочил, улыбаясь, нашел кнопки и старательно прикрепил лист над своей кроватью. Тяжелый какой, словно вовсе не карандашом на нем рисовали…

Словно это больше, чем рисунок.

Синеглазый мальчик разгладил тяжелый листок, снова любуясь своим творением.

…А затем он вышел из комнаты и побежал вниз по лестнице, где мама уже приготовила обед, а папа только вернулся с работы и уже читал свежую газету, что-то тихо бурча себе в усы.

Когда дверь комнаты закрылась, нарисованные крылья сделали пробный взмах.

История 19. Чужая боль (переписанный вариант 19 главы!)

Птицы покинули город, и в небе, затянутом серыми и сухими тучами, больше никто не летал и не пел. Газоны желтели с каждым днем, сколько их ни поливали, а воздух потяжелел и душил по ночам стариков и младенцев.

Город чувствовал приближающуюся беду, но не знал, откуда ее ждать.

Люди тоже не знали. Многие пытались загнать тревогу вглубь себя, многие напивались, только усиливая это чувство. Многие кончали с собой, не выдерживая странной тяжести в груди, теней, оживающих за их спинами. И многие уезжали, торопливо накидав вещи в сумки, загнав в машины бьющихся в истерике детей — и собак, охрипших от воя.

Город звенел ключами, запирающими дома, прощально вздыхал вслед покидающим его людям...

...А мальчик стоял у своего рисунка, слушая, как мама плачет в соседней комнате, а отец бездумно и пьяно переключает каналы телевидения — в последнее время в семье все было не так, все было странным и неправильным.

Даже сны.

Синеглазый мальчик сморщился, еле сдерживая беспомощные слезы — и вновь вгляделся в нарисованные фигуры. Странный мир, залитый солнцем, странные создания, его населяющие...

Нет. Это не могло быть сном.

Этой ночью рисунок снова ожил, а комнату заполнили звуки, каких мальчик никогда раньше не слышал. Прежде это были только песни на чужих языках, шуршание песка, плеск волн, бьющихся о красные берега...

Было так здорово засыпать под эти звуки, понимая, что рисунок — дверь в другой мир, красивый и странный.

Но сегодня все было иначе.

Всю ночь мальчик слушал звуки охоты и схватки, предсмертные крики, треск плоти, рвущейся под чужими когтями — и шаги кого-то огромного, выше дома, выше многих домов! — и шаги эти приближались. Тени тянули к мальчику свои когтистые лапы, а кто-то многорогий отражался в оконном стекле, зубасто и странно улыбаясь...

Этой ночью синеглазый ребенок не смог спать в своей кровати, побоявшись приблизиться к рисунку, над ней приколотому. А теперь...

Он собрался с духом и протянул руку, чтобы сорвать проклятый рисунок со стены...

***

Джонни ахнул и закрыл лицо руками. По грязным щекам текли слезы, а чужая боль вгрызалась во внутренности.

— Томас... — Джонни сквозь слезы посмотрел в светящиеся глаза Мелкого, — умер...

Мелкий — древний и мудрый бог в обличье собаки, Пастырь — вздохнул и теснее прижался к мальчику, смывая горе воспоминаниями, чужими и странными.

«Так было? Так было в тот день? Когда чудовища пришли в наш мир...»

Пастырь мчался, едва касаясь земли лапами, меняя облик, чтобы перелететь, перепрыгнуть, просочиться сквозь новые препятствия — фонарные столбы, падающие на улицы, дома, от нового подземного толчка превращающиеся в поток пестрого мусора.

Два Пожирателя вцепились друг в друга посреди улицы, не понимая, как оказались так близко — но зная лишь, что чужака нужно прогнать со своей территории любой ценой.

Пробегая мимо, Пастырь задел монстров призрачным крылом.

Пожиратели замерли, мотая безглазыми головами и утратив всю свою ярость. Подумав, они разошлись и двинусь на поиски укромных нор — пока их бог отгонял хищную пустынную дымку от уже почти растворенных ею беспомощных существ — обитателей нового мира.

Мира, захваченного врагом.

...Пастырь помнил того, кто привел сюда его темного собрата. Успел увидеть, прежде чем взмах черного крыла отбросил мелкого бога прочь.

Это был детеныш, синеглазый и напуганный. За спиной его раскрывал крылья дымный и темный силуэт — и смеялся, наконец-то найдя единственное существо, мешавшее уничтожить, сровнять с землей мир Пастыря...

— Ваш мир держался, потому что кто-то снаружи помнил о нем, — сказал Джонни, глядя в пустоту застывшим взглядом. — Пока все было так, Темный не мог ничего сделать.

...Но это не помешало ему отследить нить, связывающую умирающий мир с другим, здоровым и чистым. С ребенком, в нем живущим.

И прорваться к этому ребенку, буквально откусив кусок здорового мира и поразив его болезнью — своей злой волей. И пускай Демоны-Боги — глупые рабы! — проследовали за ним и поубивали друг друга, оказавшись на столь маленькой территории. Цель была достигнута.

И мир, откуда прибыл Пастырь, оказался связан с новым, только что созданным.

Маленьким миром проклятого города.

— Представь... — Пастырь насторожил собачьи уши и за хвост выудил из памяти Джонни нужный образ. — Представь, что на обрывистом берегу озера сидит мальчик с удочкой. И за эту удочку потянул огромный, злой зверь, поселившийся в этом озере. И потянул он так сильно, что в воду не только упал мальчик, но и отломился кусок обрыва, на котором он сидел. Этот кусок — твой город. Он оказался в озере, там, где Темный мог легко его достать. Конечно же, он так и сделал.

Пастырь опустил взгляд и невесело усмехнулся, свесив язык набок:

— Как Темный мог пройти мимо такого удобного места для своих игр? Вы, люди, как никто умеете страдать. Все дело в одиночестве. Вы не можете делиться ни памятью, ни чувствами, вы рождаетесь и умираете одни, в абсолютной темноте. А теперь вас в ней ждет Темный — и ваше одиночество дает ему новые силы...

Пастырь посмотрел в глаза Джонни и вздохнул:

— А еще он растет. Не знаю, что будет, если ему не помешать.

***

Аннет бежала вверх по склону, не чувствуя боли в ранах.

Перед глазами все плыло и плясало, и девушка только чудом на наступила на оброненный кем-то взрывчатый кристалл. Извернулась, перепрыгнула, неловко подвернув ногу, но тут же продолжила бег — мимо трупов падальщиков, полуразрушенного убежища, пахнущего Джонни и кровью врагов...

На вершине холма Аннет остановилась, зажав рот обожженной, соленой от крови ладонью — сдерживая крик при виде своего мужа.

Он лежал, безвольно упав лицом в пыль рядом с разряженной винтовкой, вытянув вперед изломанные, осиротевшие без пальцев руки. На их коже темнели серые, въевшиеся пятна — следы яда, расползшегося по всему телу, не оставляя и одного шанса выжить...

Но Мэтт все еще был жив. Аннет всхлипнула, услышав слабое биение его сердца.

Она и не запомнила, как в два прыжка преодолела последние метры до лежащего Мэтта, как перевернула его на спину и прижалась, прижалась к холодной груди, сотрясаясь от сдерживаемых рыданий — и чужой боли, вгрызающейся в самое сердце...

Когда Пьющая Плоть начала впитывать отраву всем своим телом, чужая боль начала отступать, сменившись своей, почти невыносимой, скрутившей мышцы и затянувшей взор черным туманом. В висках заломило, а из горла вырвался невольный крик.

Но и тогда Аннет не остановилась.

С когтей ее руки, опущенной на землю, медленно стекало черное и вязкое, прошедшее через всю девушку, оставившее ее мужа в покое, в покое...

Аннет чувствовала, как шипят от боли ее обожженные внутренности, и как вся ее сущность призывает прекратить истязание — зачем, остановись, это слишком больно! Это невозможно вытерпеть!

Но придется. Аннет не могла, не хотела потерять своего мужа. Того, с кем она могла быть самой собой, засыпая в полнолуние, с кем можно было делиться самыми сокровенными мыслями. Говорить о своем мире, о бескрайних пустынях и сияющих кристаллах — и о реках с красными
берегами.

И даже о самом страшном — о затопленных норах, у одной из которых рыдала когда-то маленькая девочка, царапая детскими еще, мягкими коготками засыхающую глину. Пытаясь достать своих давно задохнувшихся родителей...

И о том, как черный туман навеки затмил сияющие луны, и как дрожала земля под ногами Богов-Демонов, из-за которых река в тот день повернула свое русло...

Аннет в последний раз зарычала сквозь зубы, вытягивая из мужа последнюю каплю яда и впитывая ее, сладко и гнилостно пахнущую, в дымящуюся землю.

Всхлипнув, девушка опустила голову на грудь Мэтта и наконец-то позволила себе по-настоящему расплакаться.

***

— Ты выдал мне силу, которой я не умею пользоваться, — голос мальчика звучал хрипло и отчаянно, — ты притащил меня сюда, а там, внизу, умирают мои друзья! Да с чего ты взял, что я смогу остановить это чудовище? Мелкий, я — ребенок! Да разве я смогу против него хоть что-нибудь сделать?

— А я — собака, — Мелкий сморщил морду, улыбаясь. — Овчарка, если не ошибаюсь. Собака-Пастырь. И я не делал ничего — не наделял тебя силой, не бросал Мэтта в бой, не велел Аннет бежать сюда. Я просто свел вас вместе. Остальное вы сделали сами.

...В день, когда Пастырь встретил Мэтта, мелкий бог занимался делами, ставшими обычными с тех пор, как он и его подопечные оказались в этом странном городе.

Разогнать существ по норам и подвалам, успокоить и усыпить. Отвести их подальше от мест, где много людей — эти мягкотелые создания все время собирались в стаи и нападали на тех, кто приближался к их норам. Совсем как рогатые и быстрые.

Несмотря на это, Пастырь никак не мог понять людей.

Они казались ему странными — не откликались на зов, не могли установить мысленную связь.

Точнее, не хотели.

«И чего такого ценного в ваших мыслях? — хотел спросить у них Пастырь. — Разве они стоят такого одиночества? Вы ведь не знаете настоящей близости, вы — слепы и глухи друг к другу и ко всем остальным! Ваши стаи — притворство и расчет, а ваша любовь — любовь слепцов, покрытых шипами и ранящих друг друга!»

А может, это сам Пастырь что-то не понимает? И эти мягкие существа все же способны установить связь — если найдут того, с кем эта связь возможна? Нет, едва ли...

В тот день Пастырь с вялым интересом наблюдал за человеком, ушедшим из безопасного места и крадущимся по улице в поисках других выживших. Высокий человек, с лицом, измазанным чем-то черным, в кожаной куртке, забавно скрипящей при ходьбе — и как он этого не слышит?..

Вдруг легкий ветерок взъерошил светлые волосы Мэтта, донеся до Пастыря запах человека — и еще один, который никак не мог от него исходить.

Но как? Неужели?..

Пастырь, сидящий на крыше, распахнул крылья и бесшумно взмыл в небо, чтобы едва ощутимым туманом опуститься на улицу, по которой шел Мэтт, оглядываясь и готовясь метнуть кристалл в любую подозрительную тень.

Кристалл, принадлежащий миру Пастыря! Такие кристаллы взрывались, обжигая и отравляя любого, кроме тех, кому его создатель его отдаст добровольно. Значит, Кристальный Творец подружился с людьми? Вылез из своей норы — а может, даже вспомнил, что у него есть крылья?

...И, похоже, не только он живет с людьми. Туман еле заметно сгустился у шеи Мэтта и прохладно принюхался. Знакомая метка! И невидимая нить, уходящая в сторону людского гнезда.

Этот человек установил связь с Пьющей Плоть. Удивительно. А ведь такое казалось невозможным! И все же...

В тот день туман проследовал за Мэттом до самого дома. Пастырь, незримый и беззвучный, увидел, как Аннет встретила мужа счастливой улыбкой. Как они сидели в одном кресле, свернувшись в уютный двойной калачик, как Пьющая Плоть следила за мыслями читающего Мэтта, и как они одновременно смеялись над забавным моментом в книге.

Пастырь таился под креслом и ковром, шуршал вместе с переворачиваемыми страницами и вспоминал давнюю легенду о существе, держащем два мира на своих ладонях. Мелкий бог слышал, что это существо почти всесильно в местах, где эти миры пересекаются...

Но это же просто легенда! Но если нет, то Дитя сможет разъединить миры. Если только это действительно правда.

Осталось только найти подходящего ребенка.

На следующий день Мэтт увидел стаю падальщиков, гоняющую по улице мелкого щенка. Разогнав монстров парой брошенных кристаллов, мужчина подобрал жалобно тявкающего песика. И он не увидел, как падальщики растворились в воздухе, едва боец повернул за угол...

Так пес, окрещенный Мелким, оказался в странной семье из человека и Пьющей Плоть.

— А потом ты привел ко мне Мэтта, чтобы он меня спас, — кивнул Джонни. — И тогда я получил силу?

— Нет, — Мелкий дернул ухом, обеспокоенно прислушиваясь к чему-то далекому. — Ты должен был признать их своими родителями. Это случилось, когда ты понял, кто такая Аннет, и счел ее матерью, а не врагом. С того момента ты — дитя двух миров. Не родное, но любимое. Оба мира дают тебе свои силы — как родители дают их своему ребенку. И, если ты попросишь, то миры сделают ради тебя все. Никакой Темный не сможет им помешать.

Мелкий подался вперед и прижался к Джонни, позволив обвить мохнатую шею дрожащими от усталости руками.

Пес тихо вздохнул и сказал печально:

— Поэтому ты сможешь войти в ту комнату. Сможешь перерезать нить, связавшую этот город с моим миром. Если ты сделаешь все правильно, то все вернется на круги своя, а пленники Темного обретут свободу.

— А если я ошибусь? — тихо спросил Джонни, сморщившись и уже не находя в себе слез, чтобы хоть как-то облегчить боль и усталость.

— Если ты ошибешься, оба наших мира уже никогда не будут прежними.

Читать седьмую часть

Начать чтение с первой части