Случилось это в октябре сорок первого – мы тогда все еще отступали. Я
тогда была в звании военврача третьего ранга. Это означало одну шпалу
на петлицах и соответствовало званию армейского капитана. Система такая
продержалась до сорок третьего, когда ввели погоны, и мы стали
именоваться иначе: капитан медицинской службы, майор… и так далее.
Только погоны у медиков были поуже, чем у остальных. Но это, наверное,
неинтересно? Порядок тогда был такой, что командиры должны были
дежурить на КП дивизии. Уже не помню, что было написано насчет этого в
уставах, но это наверняка тоже неинтересно. Я просто хочу пояснить,
почему оказалась в тот день на КП дивизии – дежурила в свой черед. Отдежурив,
возвращалась в медсанбат примерно в час дня. От КП до медсанбата, до
окраины деревни, было километров пять с небольшим, дорога одна, не
петляла, так что при всем желании заблудиться невозможно. Справа
тянулось редколесье, слева – болото. Стоял октябрь, я уже говорила, но
погода выдалась теплая, ясная. Я специально подчеркиваю: все произошло в
час дня, при ясном небе. Это мне до сих пор… ну, не то чтобы не дает
покоя, но кажется каким-то неправильным. Мне всегда казалось: уж если
такое бывает на самом деле, то они… ну, эти… Словом, им как бы
полагается появляться после полуночи, в сумерках, об этом столько
написано… Так вроде бы полагается? От КП я отошла примерно на
километр, когда услышала сзади машину, а вскоре она меня и догнала:
обычный «козлик», то есть легковой «газик» повышенной проходимости.
«Виллисов» мы тогда еще и в глаза не видели, их стали привозить позже. Я
сошла с колеи на обочину – колея была узкая. Машина остановилась. В ней
был только водитель – прекрасно помню, с треугольничками в петлицах и
пехотными эмблемами. Вот сколько точно было треугольничков, как-то не
вглядывалась. Лицо… Обыкновенное, знаете. Типичная, как принято
говорить, простецкая физиономия, славянская. Такой, как бы поточнее… из
весельчаков и балагуров. «Подывыся, дивчина, який я моторный». Отнюдь не
первый парень на деревне – просто веселый и незатейливый. Вот, кстати,
что любопытно, хотя и не имеет отношения к той истории: именно из ребят с
такими лицами с равным успехом получались и настоящие герои, и
последние шкуры. Но это не имеет отношения к той истории… В общем, лицо у
него было простое, типичное, располагающее. Улыбка хорошая, белозубая, и
все зубы – здоровые, белые, отличные, хоть колючую проволоку
перекусывай, как кто-то любил выражаться. Наверное, я тогда чисто
профессионально обратила внимание на зубы – у нас на факультете была и
стоматология, основы… Вот… Он улыбнулся этак открыто, беззаботно и спросил совершенно непринужденно: – В расположение, доктор? Я
его не помнила, но подумала, что он мог меня где-то видеть прежде. Или
попросту проявил солдатскую смекалку: знал, что в деревне, на окраине,
стоит медсанбат, и куда же еще шагать врачу, как не туда? Петлицы у меня
были, естественно, медицинские. Одна шпала – это уже не военфельдшер,
это уже доктор, то есть военврач… Я в ответ… не то чтобы кивнула –
так неопределенно пожала плечами. Все же какая-никакая, а военная тайна –
расположение отдельно взятого воинского подразделения, то есть
медсанбата. Тогда с секретностью было строго, все уши прожужжали, да и
основания были, нельзя все списывать на время и шпиономанию. Да что там
далеко ходить, моим девчонкам пришлось однажды перевязывать самого
настоящего диверсанта, немца, не русского предателя. Руку ему
прострелили особисты, когда брали… Шофер покивал, с понимающим видом, потом сказал: – Садитесь, доктор, довезем в лучшем виде. Или
как-то иначе он выразился? В общем, сказал какую-то банальность – но не
пошлость, нет, какую-то банальную прибаутку: мол, доставим в лучшем
виде, домчим с ветерком и колокольцами… Я собиралась к нему сесть, не
особенно и раздумывая. Не хотелось тащиться пешком в такую даль. И
подозрений на его счет у меня, в общем, не имелось. Завезти меня
куда-нибудь не в ту сторону он не мог – дорога, повторяю, была
одна-единственная, тянулась вдоль болота. Разведгруппы немцев, что
приходили с той стороны за «языком», вели себя иначе – никто из них не
стал бы в одиночку раскатывать на машине средь бела дня. Служила я почти
год, была обстрелянной в самом прямом смысле. В кобуре у меня был ТТ.
Словом, никакой опасности. И ведь так бы я к нему и села! Знаете, что
помешало? Шлевка. Шлевки – это две кожаных петли, на которых кобура
подвешивается к ремню. На одной у меня распоролся шов, я давно заметила,
но все не собралась починить – и как раз когда я шагнула к машине, шов
разошелся окончательно, кобура вдруг провисла на одной петле, в первую
секунду показалось, что кобура вообще оторвалась и падает… Я, чисто
машинально, схватилась за нее, посмотрела на ремень. И, так уж
получилось, видела теперь водителя как бы искоса, краем глаза, боковым
зрением. Это был уже совсем другой человек. Пожалуй, и не человек вовсе. Зрачки
у него стали вертикальные, как у кошки. У людей таких не бывает. И зубы
теперь были какие-то другие. Не клыки, нет, но… Не могу вам
вразумительно объяснить, в чем была странность, но в тот миг мне стало
совершенно ясно, что зубы у него не те, не человеческие. И с лицом
что-то не в порядке: все на месте, но пропорции изменились как-то вовсе
уж неправильно. Лицевой угол, челюсти, нос – все стало неправильное. Был
румяный, щекастый, а стал похож на череп. Будто череп, обтянутый чем-то
вроде кожи – желтоватой, сухой, не скучной человеческой кожей, а именно
подобием кожи. Это была тварь, вот что я вмиг поняла, и лучше
объяснить не умею даже сегодня, через столько лет. Не человек вовсе.
Чужая, непонятная тварь. Я шарахнулась, моментально, подальше.
Сработал какой-то инстинкт. Схватилась за кобуру, не мешкая, опять-таки
инстинктивно, стала дергать клапан, и ремешок, как назло, заело… А
он… Я его теперь видела словно бы прежним – но не совсем. Вроде бы
прежний незатейливый парнишка, но сквозь старое лицо что-то как бы
проглядывало. То самое, что я видела краем глаза. Он, видимо,
сориентировался – почти моментально. Понял, что я его раскусила. Лицо у
него исказилось совсем не по-человечески, прошипел что-то вроде: – Ишшшь-ты… Я
его интонацию в жизни не смогу повторить. Это уже был не человеческий
голос – но и не звериный звук. Просто… Что-то настолько другое, не знаю,
как и описать… Тварь прошипела – разочарованно, зло, с нешуточной
досадой, что у нее сорвалось: – Ишшшь-ты… Я все еще дергала
кобуру, отбежала еще дальше, а он вдруг рванул машину с места. Даже не
пытался на меня наброситься. Рванул с места, моментально исчез из виду –
дорога была не прямая, выгибалась то так, то этак, машина в несколько
секунд исчезла за поворотом… Пистолет я наконец выдернула, загнала
патрон в ствол, только никого уже не было. Так и стояла с «ТТ» в руке.
Тишина, солнышко, безлюдье полное, и меня колотит крупной дрожью… Ну, понемножку успокоилась, стала рассуждать уже совершенно спокойно. И
что теперь прикажете делать? Возвращаться на КП и там все рассказать,
попросить, чтобы меня свезли в медсанбат? Рассказать, что вместо шофера
за рулем «козлика» сидела какая-то тварь? Вы бы на их месте отнеслись
серьезно к подобному рассказу? То-то. Подумали бы, что у докторши,
вульгарно выражаясь, у самой шарики заехали за ролики (бытовало тогда
такое выражение). На войне с людьми это случается… Словом, я
постояла-постояла, собралась с духом – и пошла дальше, прямехонько в
медсанбат. Пистолет, правда, так и не спрятала, держала в руке со снятым
предохранителем. Только ни этого, ни машины так больше и не увидела,
добралась до окраины деревни без малейших приключений. Спросила у
часового, не проезжал ли «козлик» с белобрысым таким пареньком за рулем.
Оказалось, проезжал. Часовой его, понятное дело, останавливать не стал –
он же не в расположение медсанбата ехал, а мимо… Вот такая история. Я
была девушка городская, с высшим образованием, из интеллигентной семьи.
Дома у нас никто и никогда не интересовался таким – чертовщиной,
мистикой, фольклором. Никаких верующих бабушек, никаких вечерних
рассказов в духе «Вечеров на хуторе близ Диканьки». «Вечера» – это было
совсем другое, классика, литературный вымысел. А сама я была,
естественно, комсомолкой, твердокаменной материалисткой. Как писал
кто-то – воспитана временем и страной… Но это со мной приключилось на
самом деле, честное слово! Это была тварь в человеческом облике.
Оборотень. Знаете, я и тогда была твердо уверена, и теперь стою на том
же: если бы я все же села в машину, к этому – там бы мне и конец. Потому
что оно охотилось. Не могу объяснить, почему, но я это знаю совершенно
точно. Оно охотилось на людей, на одинокого прохожего. Там бы мне и
конец. Не знаю, почему оно не выскочило из машины, не бросилось на меня.
Не берусь гадать. Да, я где-то читала впоследствии, гораздо позже –
именно так, боковым зрением, глядя не прямо, и можно увидеть истинный
облик какой-нибудь нечисти. Так в народе считают. И ведь оказалось, все
правильно! Исчезали ли люди из расположения дивизии? В тех местах? Ну
разумеется, случалось. На войне это бывает не так уж редко и официально
именуется «пропал без вести», о чем родным отсылается соответствующее
извещение. Мало ли что… Одного уволокла неприятельская разведка, другой
попросту дезертировал, третий наступил на мину, и его разнесло в мелкие
клочки. Всегда находились разумные, привычные объяснения. Чтобы
предполагать нечто подобное моему случаю, нужно испытать это самому, а
такое, к частью, случается довольно редко. Я в жизни не слышала от людей
ничего подобного, никаких историй о встречах с чем-то подобным… а
впрочем, я и сама до-олго никому не рассказывала. Такие вещи человек
обычно держит в себе, нет ведь ни доказательств, ни улик. Но это было со мной, чем хотите клянусь… Поделиться:
|